Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время - Страница 27

• Предыдущая
• 27 / 81
• Следующая

Джеймс оглядел потолок, который шел в разные стороны, и решил, что тетушка Фанни совершенно права. Вообще, это, видимо, была великолепная тетушка; чем дальше он читал дневник, тем больше убеждался, что за это она не стала бы на него сердиться. Она словно говорила с ним, восторженно и даже немного запыхавшись…

«Должна сказать, что со всеми этими приготовлениями я совершенно сбилась с ног. Я столько всего напекла, что мы могли бы выдержать осаду! Будем надеяться, что у моего дорогого мальчика хороший аппетит. Щенок — увы! — изгрыз мою шляпку. Но вообще он, конечно, прелесть, хотя боюсь, что не вполне чистокровный. Это я о щенке, а не о шляпке, та была из лучшей итальянской соломки и отделана бархатом. Но я не была бы христианкой, если бы ценила живое существо ниже какой-то шляпки».

Джеймс почувствовал раздражение против Арнольда и подумал, что лучше сумел бы оценить такую отличную тетушку. А этот Арнольд наверняка слюнтяй и слабак. Еще бы! С таким-то именем!

Все сошло хорошо. Арнольда доставили в почтовой карете, снабдив сопроводительными записками точно посылку, и аппетит у него оказался, по словам тетушки Фанни, «совершенно невиданный; никогда не думала, что мальчик способен столько съесть за один раз». От комнаты он пришел в восторг.

«Он заявил, что в жизни не видел лучшей комнаты, и был просто в восхищении! Плотник, мистер Тиммс, как раз накануне закончил там работу, все было оштукатурено, а краска на окне еще даже не просохла. Прежде все было там в ужасном виде. Ведь помещение стояло запертым много лет, может быть даже с тех пор, как дом был построен, то есть очень давно. Но сейчас это премиленькая комната, и обои прелестные, с узором из зеленых листочков».

Арнольд сразу обжился. Он влез на кладбищенский каштан и упал с него. Щенка он назвал Пальмерстоном в честь премьер-министра и непременно пожелал, чтобы тот спал у него на кровати. Он съедал все, что давала тетушка Фанни, и объявил ее лучшим кулинаром в целом свете. Он побывал с нею в Оксфорде и уговорил прокатиться в лодке по реке… («…Конечно, он уверил меня, что умеет грести, а сам посадил нас на мель, да так прочно посадил! Я смеялась до слез. Уж очень потешное было зрелище: Арнольд пытается столкнуть лодку на воду, а я вовсю стараюсь ему помочь — в шелковом платье и в праздничной шляпке!..») Удили они и рыбу на речке Ивенлод. Тетушка Фанни поймала шесть окуньков и была в восторге. Они их съели за ужином.

Теперь Джеймсу нравился Арнольд. И все, что тот делал. Мы наверняка поладили бы, думал Джеймс с сожалением. И отлично проводили бы время — у них была и удочка, и щенок, и вылазки в сельскую местность, которая в те времена гораздо ближе подступала к Лэдшему. Коттедж стоял тогда, можно сказать, в чистом поле. Оглядывая комнату, где Арнольд видел из окна ту же церковную башню, а над своей кроватью тот же скошенный потолок, Джеймс почти ощутил его веселое, шумное присутствие. И вздрогнул, внезапно вспомнив, что с тех пор, как Арнольд стоял вот здесь, в комнате, прошло сто двадцать лет.

Он вернулся к дневнику. Проходили дни. «Не могу даже представить себе, чем занимала я свое время до приезда Арнольда», — писала тетушка Фанни.

«Мы все время чем-то заняты, и это так приятно! Ни одной скучной минуты! Не проходит и дня, чтобы мой дорогой мальчик не придумал нам нового развлечения. А я уж и позабыла, сколько есть в молодости способов разнообразить жизнь. В свою очередь я преподала Арнольду несколько уроков домоводства. Наш дорогой мальчик весьма любознателен. Он не прочь, например, узнать, как готовятся его любимые блюда. Он уже умеет испечь очень порядочный пирог, а также кекс со сливами и пряностями, который он так любит».

И вдруг в дневнике зазвучали нотки разлада. Фарфоровая ваза, очень ценимая тетушкой Фанни, каким-то таинственным образом разбилась. Тетушка Фанни не пишет об этом прямо, но по ее словам, полным горечи, видно, что она подозревает Арнольда. А у себя в комнате он ведет себя чересчур шумно. «Пришлось сделать ему замечание, — строго сообщает тетушка Фанни, — хотя он отрицал свою вину с ВЕЛИЧАЙШЕЙ убежденностью». Щенок тоже впал в немилость. «Он вдруг принимается лаять неизвестно на что. Возможно ли, чтобы он повредился рассудком?»

Дела шли все хуже и хуже. Стали появляться записки. Джеймс слишком хорошо представлял себе, каково было Арнольду.

«Мой бедный племянник сказал мне, что сперва он заподозрил проделки кого-нибудь из соседских мальчиков, но не мог прямо подумать ни на одного из них и даже предположил, что это Я разыгрываю такую затейливую шутку. Первую записку он нашел у себя на подушке: длинное послание, написанное старинным шрифтом, о каком-то магическом способе обнаружить вора, о том, как приготовлять декокты из некоторых трав для излечения моих болезней, ну и прочая подобная чепуха. Вторая была написана на странице дневника, который ведет Арнольд, и это привело мальчика прямо-таки в ЯРОСТЬ. Он принес дневник мне и спросил, кто, по-моему, может так ему досаждать. Эта записка яснее говорила о своем авторе, он подписал ее: „Томасъ Кемпе“ и ошеломил нас сообщением, что он КОЛДУНЪ (или считает себя таковым). Я была так же озадачена, как Арнольд, пока не вспомнила, что в здешних местах люди простого звания, то есть необразованные, доныне называют КОЛДУНОМ или ВЕДУНОМ человека, к которому обращаются в трудных случаях, однако сейчас этот старый предрассудок редко встретишь даже среди бедняков. Но я стала раздумывать над странными явлениями в доме, в которых я винила бедного моего племянника, и мне пришло в голову, что перед нами проявления сверхъестественных сил.