Поперек доски, поверх задач и слов, трудных в написании, Томас Кемпе крупно написал свое.
«Учитель Холлингсъ! Недугъ учениковъ причиненъ чьею-то злобою. Скорѣе всего это вдова Верити, ибо она вѣдьма. А еще замѣть мои слова: не такъ надлежитъ учить. Дѣти не учатъ ни латыни, ни греческого, да и ученiе походитъ болѣе на игру. Надо ихъ сѣчь почаще».
«Джеймсъ Харрисонъ состоитъ у меня в ученикахъ. Это лѣнивец. Он и моихъ наказовъ не исполняет. Не спускай с него глазъ».
Мистер Холлингс подошел ближе к доске и еще раз прочел написанное. Джеймс замер, и ему казалось, что он прирос к стулу.
Но мистер Холлингс рассмеялся.
— Очень удачно написано в старинном духе. Очень похоже. Примерно семнадцатый век. Откуда тебе пришла эта мысль, Джеймс?
Джеймс почувствовал, что густо краснеет лицом и шеей. Он оглянулся на Саймона, безмолвно прося его о помощи. Саймон ответил дружественным, но отрешенным взглядом.
— Я, — пробормотал Джеймс. — Видите ли…
— И шрифт хорош, — продолжал мистер Холлингс. — Там, где нужно, завитушки. Ты, очевидно, читал памятные доски в церкви. Но в нашем городе, кажется, действительно живет миссис Верити. Если не ошибаюсь, ваша соседка?
— Да, — сказал Джеймс.
— Поэтому нельзя бросать такие обвинения, даже в шутку. Мы никогда не знаем, к чему они могут привести. В прошлом это было одним из главных зол: обвиняли безобидных старушек в том, что они ведьмы.
— Я не… — сказал Джеймс, терзаясь. — То есть, это не…
— О, я уверен, что ты не замышлял ничего дурного, — сказал мистер Холлингс. И продолжал с явной педагогической целью: — Как ты думаешь, почему люди когда-то так легко верили в колдовство?
Джеймс молчал. Ему казалось, будто голос у него ушел в пятки или куда-то еще. Он видел, что Саймон смотрит на него; его глаза за толстыми стеклами очков были большими и мерцали точно сквозь воду.
— А в самом деле, почему? — сказал Саймон, стараясь выручить Джеймса.
— Сейчас, — сказал мистер Холлингс, — мы думаем, что тогдашние люди пытались объяснить все неприятное, что происходит в жизни, магией и колдовством. А в те времена для большинства людей неприятного было действительно очень много.
Джеймс извлек свой голос откуда-то из глубин и произнес:
— Ага. Понимаю.
Мистер Холлингс все больше увлекался своей темой.
— Те, кого называли ведьмами, были большей частью безобидными старыми женщинами. Но были и люди совсем другого сорта. Лекари-шарлатаны. Те, кто кое-как изучил астрологию или алхимию. Ведуны, как они себя называли. Знахари. Колдуны.
— Колдуны? — переспросил Джеймс.
— Да. Они совались во все дела. В Лэдшеме их наверняка было множество. К ним обращались потому, что тогда не было ни врачей, ни полиции и большинство людей твердо верило в магию.
Мистер Холлингс стал стирать написанное с доски. Джеймс с облегчением увидел, как послание Томаса Кемпе исчезло в облаке меловой пыли.
— В наше время мы больше склонны многое считать просто делом случая, — сказал мистер Холлингс, отряхивая тряпку. — И не стремимся непременно найти всему объяснение. Саймон, подбери, пожалуйста, бумаги, они то и дело слетают со стола. И закрой окно, сквозит. Сейчас мы более готовы принимать то, что с нами случается. Называем это судьбой или еще как-нибудь. Быть может, потому, что наши судьбы обычно благополучнее, чем были судьбы наших предков. Если бы мы жили в Лэдшеме в семнадцатом веке, мы искали бы нашим бедам таинственные объяснения. Раз тебя интересуют такие вещи, Джеймс, ты мог бы подготовить собственное отдельное сообщение на тему «Во что верили некогда люди».
— Да, — сказал едва слышно Джеймс. — Я мог бы.
К счастью, рассуждения мистера Холлингса были прерваны. Прозвенел звонок на урок, и в класс вбежали со спортивной площадки все остальные ученики. Остаток дня прошел без напоминаний о случившемся, если не считать того, что мистер Холлингс раз или два шутливо назвал Джеймса «учеником чародея», к большому смущению Джеймса и недоумению остальных.
По дороге домой Джеймс невесело задумался. На углу Лебединой улицы он сказал — не столько Саймону, сколько самому себе:
— Ну и попал бы я в беду! Мне просто повезло, что мистер Холлингс все принял за шутку.
— Да, — сказал Саймон.
Джеймс пристально посмотрел на него. Ведь Саймон уже дважды видел Томаса Кемпе в действии. Дважды. И все еще не убедился.
— Ты думаешь, что это я?
— Ну, мог быть ты…
— Так вот: это не я.
— Да, да, — сказал Саймон. — Раз так…
— Здесь что? Ты ничуть не лучше тогдашних людей, во времена колдунов. Про которых рассказал мистер Холлингс. Веришь, что все так и есть, как ты вбил себе в голову. А оно, может быть, совсем не так.
— Правда? Я и сам не рад.
— Раз большинство людей говорит, что привидений нет, ты тоже считаешь, что их нет.
— Я просто не уверен.
Они шли дальше.
— На моем месте, — с горечью сказал Джеймс, — ты очень крепко уверился бы.
— А может, не все такие, как я, — сказал Саймон. — Может, кто и верит в полтергейстов и в разных там… Даже взрослые. Только не говорят про это. Может, и твои родители тоже.
Это была новая мысль. Джеймс ухватился за нее. А может, и в самом деле? Верил же Священник, твердо и без колебаний. Когда Джеймс дошел до дома, эта мысль в нем укрепилась, и ему стало казаться, что он все время поступал не так. Быть может, с самого начала надо было рассказать родителям про Томаса Кемпе. Он вспомнил свою разгромленную комнату и как они были (мягко говоря) недовольны, а он безропотно дал себя обвинить. Не говоря уж об истории с рецептом и о прочем. Может, следовало им все объяснить. И объяснение было бы принято. А он напрасно лишил себя пудинга и карманных денег. И может, они знают, что делать с полтергейстом. Может, есть какое-нибудь совсем простое, современное и научное средство, о котором он не знает. Может, это обычное домашнее дело вроде засора канализации или мышей. Такое обычное, что о нем даже не говорят. И Джеймс совсем приободрился.