— Ставлю на красного, — сказал Мартин. — В прошлый раз его лошадь шла по прямой. Ну, Джеймс, прекрати елозить.
— Хочу к маме.
— Тогда иди и ищи ее.
— Меня тошнит.
— Ну и иди к маме.
— Я ее не найду. Ты поищи.
— Сейчас тебе.
Джеймс заревел. Вдалеке рыцари начали уверенное наступление рысью, переходящей в легкий галоп. Довольная публика уселась смотреть.
— Хочу к маме…
— Да заткнись же ты, — сквозь зубы процедил Мартин. — Смотри, Джеймс, смотри на лошадок.
Рыцари уже находились в двадцати-тридцати ярдах друг от друга и сближались строго по прямой с копьями наперевес. Схватка обещала быть интересной. Ой, пожалуйста, молилась Мария, пусть никто не поранится, особенно лошади, даже если кто-то и упадет, пусть он не ушибется, потому что…
— Вон мама! — вскрикнул Джеймс, показывая пальцем.
На другом конце поля действительно стояла миссис Люкас — их разделяла арена и заградительные веревки.
— Тсс, — зашипел Мартин. — Фэнс! Вот это да!
Обе лошади шли ровным галопом.
— Мама! — крикнул Джеймс и ринулся вперед.
Четырехлетние дети, если захотят, могут двигаться гораздо быстрее, чем можно предположить. Джеймс поднырнул под веревку, и, прежде чем Мария с Мартином успели опомниться, он уже стоял посреди поля, примерно там, где должны были сойтись всадники.
— О Боже… ребенок! — воскликнул кто-то рядом.
Мартин закричал и нырнул под веревку вслед за Джеймсом, а Мария зажмурилась, и под закрытыми веками поплыли картины — такие же страшные, как те, что она, конечно же, увидела бы, открыв глаза. Так она и стояла, зажмурившись, и слушала звуки смятения и топот копыт, и у нее засосало под ложечкой. Нет, это неправда, подумала она. Это сон, кошмар, и я скоро проснусь.
Она открыла глаза.
Посреди поля толклись люди, а поодаль на лошади сидел всадник и натягивал поводья; у столба между двумя веревками стояла другая лошадь. Еще она увидела Мартина. И его мать, бегущую с того конца поля. И Джеймса — он держал кого-то за руку и с удивлением глядел на всю эту суету.
Лишь несколько часов спустя, когда они возвращались домой после многих восклицаний, обвинений, прощений, переигрывания заключительной схватки и вручения победителю (по очкам, так как никто никого не сбил и не свалился сам) права выступать в финальных соревнованиях рыцарей, то, что произошло, вернее, то, что не произошло, навалилось на Марию всей тяжестью.
Ей показалось, будто все не по правде. Будто они не возвращаются домой после приятного дня и не думают о том, что бы съесть на ужин и что сегодня вечером по телеку. Все было почти ужасно. Но так как на самом деле ничего не случилось, больше и не думаешь о том, что они могли бы сейчас делать вместо того, чтобы возвращаться домой, стиснутые в машине, как сельди в бочке, и галдеть в один голос.
Она посмотрела на Джеймса — он спокойно глядел в окно, его лицо было измазано розовыми замороженными фруктами, пухлый животик вылезал из пояса джинсов — и на Мартина, поглощенного спором с сестрой; прямо как во сне. Этот день мог закончиться совсем по-другому.
Вечером, одурманенная, сонная, Мария не смогла объяснить родителям свои ощущения.
— Раз с малышом ничего не случилось — значит, ничего плохого и не было, — отмела все сомнения миссис Фостер. — Наверное, его успели перехватить или лошади взяли вбок.
— Но ведь все висело на волоске, все могло кончиться совсем по-другому.
— Нельзя такому маленькому разрешать разгуливать одному, — добавила миссис Фостер, и в ее голосе прозвучали критические нотки.
— Почему случается так, а не иначе?
Мистер и миссис Фостер относились к людям, которые полагают, что на любой вопрос нужно дать обстоятельный ответ. Особенно мистер Фостер. Он всегда отвечал длинно и нудно, так что к концу Мария иногда забывала, о чем и спрашивала. Она многое знала о Парламенте, о различиях между лейбористами и консерваторами и зачем нужно ходить в школу.
— Видишь ли… — сказал отец.
Он посмотрел на Марию через кухонный стол, потом в окно и снова на Марию.
— Верующие считают, — начал он.
И затем:
— Это сложный вопрос…
И потом:
— Это нелегко объяснить…
И наконец:
— Я не знаю.
Он взял газету и скрылся за ней.
— Тебе не пора в постель? — спросила миссис Фостер.
День, который мог быть совсем другим, подходил к концу, и Мария поднялась к себе. Хотя то же самое можно сказать о любом дне, который еще не кончился, подумала она. Она залезла в кровать, и призрачный промежуток времени между сном и явью заполнился плывущими в голове образами: мраморная леди плачет над мраморным мальчиком, пушистые семена чертополоха, окаменелости, скачущая черная собачонка. И настойчивее всех — девочка по имени Хэриет, которая засыпала в этом доме давними августовскими вечерами и слушала шум моря за окном.
— Сколько живут деревья? — спросила Мария. — Дольше, чем люди? Или нет?
— Ну, это зависит… — ответил Мартин.
Она давно заметила: он всегда так отвечал, если точно не знал. Прямо как ее отец. Она задумчиво посмотрела на Мартина, прибавив ему два фута роста и одев его в темный конторский костюм и белую, похожую на отцову рубашку.
— Чего уставилась?
— Интересно, в кого ты вырастешь? — сказала Мария.
— В человека, естественно.
— Да, но в какого человека?
— В такого же, как сейчас, только большого.